Правила кормления младенца далее       назад       начало главы       оглавление

С конца 1796 воцарился Павел I.

О нём Еврейская энциклопедия заключает: “Гневное царствование Павла I прошло для евреев благополучно... Все акты Павла I о евреях свидетельствуют, что государь относился к еврейскому населению с терпимостью и расположением”; “когда сталкивались интересы евреев и христиан, Павел I отнюдь не брал христиан под свою защиту против евреев”. И если он в 1797 и приказал “принять меры к ограничению власти евреев и духовенства над крестьянами”, то это “в сущности не было обращено против евреев, — оно было направлено в защиту крестьянства”. Павел же “признал за хасидизмом право на открытое существование”130. Павел распространил еврейское право купечества и мещанства также и на Курляндскую губернию (не-польское наследие, и не входившее затем в “черту оседлости”). Одно за другим он последовательно отклонил ходатайства христианских общин Ковны, Каменец-Подольска, Киева, Вильны (“евреям дана воля возрастать над христианами”) о выселении евреев из их городов131.

В наследие Павлу досталось упрямое сопротивление польских помещиков всякому изменению их прав, в том числе и над евреями, и права суда над ними, какие они имели в Польше, и ещё злоупотребляли ими без границ. Так, в жалобе бердичевских евреев на князя Радзивила писалось: “Чтобы иметь своё богослужение, долженствуем платить деньги тем, коим князь отдаёт в аренду нашу веру”; а о бывшем фаворите Екатерины Зориче, что он “оставил без платежа один только воздух”132. (При Польше иные местечки и города были владельческие — и владелец устанавливал свои дополнительные произвольные поборы с жителей.)

С первых же годов Павла разразились сильные голоды в Белоруссии, особенно в Минской губернии. Гавриил Романович Державин, тогда сенатор, был уполномочен поехать на место, выяснить причины голода и устранить его — притом не было ему дано средств на закупку хлеба, но дано право отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи.

Державин, не только наш выдающийся поэт, но и незаурядный государственный деятель, оставил свидетельства уникальные и ярко изложенные. Рассмотрим их.

Голод, обнаруженный Державиным, оказался — крайний. Как он пишет: “приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе... самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп”; крестьяне “тощи и бледны, как мёртвые”. “В отвращение чего, разведав у кого у богатых владельцев в запасных магазейнах есть хлеб”, — взял заимообразно и раздал бедным, а имение одного польского графа, “усмотря таковое немилосердое сдирство”, приказал взять в опеку. “Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседственных губерний. А как... чрез два месяца поспевал;

жатва, то... пресек голод”. Разъезжая по губернии. Держа вин “привёл в такой страх” предводителей, исправников что дворянство “сделало комплот или стачку и послало н. Державина оклеветание к Императору”1Э3.

Державин нашёл, что пьянством крестьян пользова лись еврейские винокуры: “Также сведав, что Жиды, и своего корыстолюбия, выманивая у крестьян хлеб попой ками, обращают оный паки в вино и тем оголожают, приказал винокуренные заводы их в деревне Лёзне [Лиозно] запретить”. Одновременно “собрал сведения от благоразумнейших обывателей” и от дворян, купечества и поселян “относительно образа жизни Жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими... оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь, а им доставить честное и не зазорное пропитание... учинить полезными гражданами”134.

Многие злоупотребления польских помещиков и еврейских арендаторов Державин в следующие за тем осенние месяцы описал во “Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев”, которое и подал ко вниманию императора и высших сановников государства. “Мнение” это, весьма широкое по охвату, вбирающее и оценку наследованных от Польши порядков, и возможные способы преодоления крестьянской нищеты, и особенности тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его при сравнениях с Пруссией и Цесарией (Австрией), и далее с весьма подробной практической разработкой предполагаемых мер, — представляет собой интерес как первое по времени свидетельство просвещённого и государственного русского человека о состоянии еврейской жизни в России — ещё в те ранние годы, когда Россия только что включила евреев в массе.

“Мнение” состоит из двух частей — 1-я: Вообще о белорусских обитателях (в отзывах на “Мнение” мы почти и не встречаем упоминаний этой существенной части); и 2-я: О Евреях.

Державин начал с того, что земледелие в Белоруссии вообще допоследне запущено. Тамошние крестьяне “ленивы в работах, не проворны, чужды от всех промыслов и нерадетельны в земледелии.” Из года в год они “едят хлеб не веянный, весною колотуху или из оржаной муки болтушку”, летом “довольствуются, с небольшою пересыпкою какого-нибудь жита, изрубленными и сваренными травами... так бывают истощены, что с нуждою шатаются”135.

А здешние польские помещики “не суть домостроитель-ны, управляют имениями... не сами, но через арендаторов”, польский обычай, а в аренде “нет общих правил, коими бы охранялись как крестьяне от отягощения, так и хозяйственная часть от расстройки”, и “многие любостяясательные арендаторы... крестьян изнурительными работами и налогамиприводят в беднейшее состояние и превращают... в бобыли”, и аренда эта тем разрушительней, что она кратко-временна, на год-на три, и арендатор спешит “извлечь свою корысть... не сожалея о истощении” имения "в.

А ещё изнурение крестьян оттого, что некоторые “помещики, отдавая на откуп Жидам в своих деревнях винную продажу, делают с ними постановления, чтоб их крестьяне ничего для себя нужного нигде ни у кого не покупали и в долг не брали, как только у сих откупщиков [втрое дороже], и никому из своих продуктов ничего не продавали, как токмо сим Жидам же откупщикам... дешевле истинных цен”. И так “доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении от них взаймы взятого хлеба... уже конечно должны отдать вдвое; кто ж из них того не исполнит, бывают наказаны... отняты все способы у поселян быть зажиточными и сытыми”137.

Далее: большое развитие винокурения, курят вино владельцы, окольная шляхта, попы, монахи и Жиды. (Изо всего еврейского близ-миллионного населения, “двести-триста тысяч людей” жили в деревнях138, проживая в основном виноторговлей.) Крестьяне же “по собрании жатвы неумеренны и неосторожны в расходах; пьют. едят, веселятся и отдают Жидам за старые долги и за попойки всё то, что они ни потребуют; оттого зимою обыкновенно уже показывается у них недостаток... Не токмо в каждом селении, но в иных и по нескольку построено владельцами корчем, где для их и арендаторских жидовских прибытков продаётся по дням и по ночам вино... Там выманивают у них Жиды не токмо насущный хлеб, но и в земле посеянный, хлебопашенные орудия, имущество, время, здоровье и самую жизнь”. И это усугубляется обычаем коледы: “Жиды, ездя по деревням, а особливо осенью при собрании жатвы, и напоив крестьян со всеми их семействами, собирают с них долги свои и похищают последнее нужное их пропитание”;

•пьяных обсчитывая, обирают с ног до головы, и тем погружают поселян в совершенную бедность и нищету”139. Перечисляет и иные причины оскудения крестьян.

Несомненно, за этим губительным винным промыслом стояли польские помещики: шинкари и арендаторы действовали по полномочию помещиков и к наживе их; и, как утверждает Гессен, “в их числе были не одни евреи, но и христиане”, особенно священники140. Но: евреи стали незаменимым, деятельным и находчивым звеном в этой эксплуатации бесправных, неграмотных и изнурённых крестьян. Не прослоись белорусские селения евреями-шинкарями и евреями-арендаторами — без них не наладить бы этой обширной выкачивающей системы, выемка еврейского звена обещала бы расстроить её.

Затем Державин предложил энергичные меры, как искоренить эти пороки крестьянской жизни. Исправлением её должны озаботиться помещики. Только им одним, ответственным за крестьян, и разрешить винокурение “под собственным... присмотром, а не в других где отдалённых местах, и с тем обязательством”, чтобы помещик “ежегодно оставлял у себя и у крестьян своих в зерне запасного хлеба” сколько нужно для прокормления. “Под опасением за неисполнение сего подвергнуть имение своё описи в казну” — открывать винокурение не раньше середины сентября и закрывать в середине апреля, то есть освободить от винопития весь земледельческий сезон. Также — чтобы не было продажи вина во время церковной службы и по ночам. Корчмы дозволить держать только: у “больших дорог, ярмонок, мельниц и пристаней, где сбор посторонних людей бывает”. А все излишние и вновь выстроенные, кроме тех мест, корчмы, “с забрания края [Белоруссии] по сие время слишком их размножилось”, — “тотчас уничтожить, и продажу вина в них запретить”. “А в деревнях и в пустых отдалённых местах отнюдь их не иметь, для того чтоб крестьяне не спивались”. Евреям же “продажи вина ни вёдрами, ни чарками производить не дозволять, ни винокурами при заводах винных... не быть” — и не арендовать корчем. И запретить “коледы” — также и: запретить краткосрочную аренду имений и точными контрактами “обузд[ать арендатора] от расстройки имения”. И — под угрозой — воспретить “вкравшееся... злоупотребление”, что помещики “не позволяют своим крестьянам покупать на стороне им нужное и продавать свои избытки иному кому, кроме их корчмарей”. — Ещё и другие хозяйственные предложения — и “таковым образом может отвратиться от Белорусской губернии на предбудущие времена недостаток в прокормлении”141.

Во 2-й части того же “Мнения” Державин, выйдя за пределы полученного им сенатского задания, представил и проект общего преобразования жизни евреев в Российском государстве — но не сам по себе, а именно в связи с обнищанием Белоруссии и в целях поправить его. Он тут не уклонился сделать и кратчайший обзор всей еврейской истории, и особенно в польский период, дабы из неё объяснить нынешние нравы евреев. Использует он и свои беседы с еврейским просветителем (берлинского образования) врачом Ильёю Франком, изложившим свои мысли и письменно:

что “еврейские народные учители исказили истинный дух вероучения путём "мистико-талмудических лжетолкований" Библии... ввели строгие законы, с целью обособить евреев от остальных народов, внушили евреям глубокую ненависть ко всякой другой религии”; “вместо культивирования общежительной добродетели, они установили... пустой обряд богомоления”; “нравственный характер евреев в последние века изменился к худшему, и вследствие этого они стали вредными подданными”; “чтобы нравственно и политически возродить евреев, их нужно вернуть к первоначальной чистоте их религии”; “еврейская реформа в России должна начаться с открытия общественных школ, в которых преподавались бы русский, немецкий и еврейский языки”. Что это предрассудок, будто усвоение светских знаний равносильно измене религии и народу, а земледельческий труд якобы не приличествует еврею 142. — В своём “Мнении” заимствовал Державин и проект Ноты Хаимови-ча Ноткина, крупного купца из Шклова, с которым он тоже сознакомился. Хотя Ноткин отвергал основные выводы и предложения Державина о евреях — но поддерживал и устранение евреев, по возможности, от винных промыслов, и необходимость образования для них, и необходимость производительного, преимущественно промышленного труда, допуская и переселение “на плодородные степи для размножения там овец, земледелия”14а.

Идя по стопам объяснений Франка, противника власти кагалов, Державин исходил из того же общего заключения, что “начальные основания их 1евреев] чистого богослужения и нравственности” ныне превращены “в ложные понятия”, а через то еврейский простой народ “так... ослепили и непрестанно ослепляют, что возвысилась и утвердилась между ими и прочими неединоверными с ними так сказать неразрушимая стена, которая, окружая их мраком, содержит в твёрдом единстве и отделении от всех обитающих с ними”. Так воспитывают и детей, “за научение талмудов платят они дорого и ничего не жалея... Доколе школы будут существовать в настоящем их положении, ни малой не предвидится надежды к перемене их нравов... Укореняется суеверное учение, что они почитают себя единственно истинными богочтителями, ао всех других не единоверных сними думают уничижительно...Там вперяется в народ беспрестанное ожидание Мессии... что их Мессия, покорением под свою державу вещественно всех земнородных, будет над ними плотски владычествовать, возвратит им прежнее их царство, славу, великолепие”. Ещё о той молодёжи — что “женятся весьма рано, иногда прежде 10 лет, отчего хотя плодущи, но слабы”. — Затем и о кагальном устройстве: что внутриеврейский сбор “составляет кагалам ежегодно знатную сумму доходов, несравненно превосходнейшую, нежели с их ревизских душ государственные подати. Кагальные старейшины в ней никому никакого отчёта не дают. Бедная их чернь от сего находится в крайнем изнурении и нищете, каковых суть большая часть... Напротив, кагальные богаты и живут в изобилии; управляя двоякою пружиною власти, то есть духовною и гражданскою... имеют великую силу над их народом. Сим средством содержат они его... в великом порабощении и страхе”. От кагалов “истекают по их народу всякие приказания... которые исполняются с такою точности” и скоростию, что удивляться должно”144.

Суть проблемы Державин видел так: “Многочисленность же их [евреев] в Белоруссии... по единой только уж несоразмерности с хлебопашцами совершенно для страю сей тягостна... она есть единственно из главнейших, коте рая производит в сем краю недостаток в хлебе и в прочи съестных припасах”. “Никогда никто не был из них хлебе пашцем, а всякий имел и переводил более хлеба, нежел семьянистый крестьянин, в поте лица своего достающи оный”. “Всего же более упражняютсяв деревнях... в разде че в долги всего нужного крестьянам, с приобретение:

чрезвычайного росту; и потому, попав крестьянин единожды в их обязанность, не может уже выпутаться из долгу”. А ещё ж — “легковерные помещики, предавшие в рук жидовские не токмо временно, но и безсрочно деревн свои...”. А помещики—и рады валить всё на евреев: “едш ственною причиною истощения их крестьян по своим o6i ротам признают они Жидов”, и редкий помещик признае' ся, “что ежели их выслать из его владений, то он понес< немалый убыток, по той причине, что получает с них зна' ные за аренды доходы”145.

Так — Державин не упустил взглянуть на дело разносторонне. И: “должно однако ж справедливость отдать сим последним [евреям], что при нынешнем недостатке хлеба они немало голодных поселян снабжали кормо впрочем, всяк знает, что не без расчёта, ибо при снят! жатвы, данное им сторицею они возвратят”14в. А в частн< при том записке генерал-прокурору Державин написал “Трудно без погрешения и по справедливости кого-ли строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб Жидам и on го терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспр тить пьянства для того. что они от продажи вина почти ве свой доход имеют. А и Жидов в полной мере обвинять та же не можно, что они для пропитания своего извлека] последний от крестьян корм”147.

И.Франку Державин сказал однажды: “Раз Промысл сохранил до сих пор этот маленький рассеянный народ, и мы должны позаботиться об его сохранении”148. А в докладе своём, с простодушной грубой прямотой того времени, написал: “Ежели Всевысочайший Промысл, для исполнения каких своих недоведомых намерений, сей по нравам своим опасный народ оставляет на поверхности земной и его не истребляет; то должны его терпеть и правительства, под скиптр коих он прибегнул... обязаны простирать и о Жидах своё попечение таким образом, чтобы они и себе и обществу, между которым водворились, были полезными” ”49.

За все свои наблюдения в Белоруссии, выводы, за всё его “Мнение”, и даже особенно за эти строки, ещё, вероятно, за похвалу “прозорливости великих российских монархов... которые строго воспрещали иметь приход и въезд сим искусным грабителям в пределы империи”150, — Державину припечатано “имя фанатического юдофоба” и тяжёлого антисемита. Ему (как мы видели, неверно) ставится в обвинение, что он “припис[ал] в официальных документах пьянство и бедность белорусских крестьян всецело евреям”, а его “положительные меры” — без всякой доказательности объясняются лишь личными амбициямиls1.

А между тем — никакой исконной предвзятости к евреям у него не было, всё его “Мнение” сформировалось в 1800 на фактах разорения и голода крестьян, и направлено оно было к тому, чтобы сделать добро и белорусскому крестьянству и самому еврейству — расцепив их экономически и направив еврейство к прямой производительности, — пер-вейше расселением части их на неосвоенные земли, что предполагала ещё Екатерина.

Пороговую трудность тут Державин видел в постоянной переходчивости и неучтённости еврейского населения, вряд ли и шестая часть его учтена по ревизиям. “Без особливого чрезвычайного средства трудно им сделать справедливую перепись: ибо, живя по городам, местечкам, дворам господским, деревням и корчмам, беспрестанно почти перебегая друг к другу, называют себя не туточными жителями, а гостьми, из другого уезда или селения пришедшими”, да к тому же все “единообразны... единоимянны”, без фамили “да к тому же все одеты в одинакое чёрное платье, то и т ряется память и смешивается понятие при случае их сч' та и различия, а особливо по делам исковым и следстве] ным”. При том и кагалы опасаютсяпоказывать их всех, дабы слишком не отяготить зажиточных податьми за npописных”.

Общее же решение Державин искал: как “без нанесения кому-либо вреда в интересах... уменьшить [число е реев в белорусских деревнях] и облегчить тем продовольствие коренных её обитателей, а оставшимся из них да' лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию”. А кроме того: “ослабить их фанатизм и нечувствительным образом приближить к прямому просвещению, i отступая однако ни в чём от правил терпимости различных вер; вообще, истребив в них ненависть к иноверным нар дам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра””83. Таким образом, отделить свободу религиозной совести от “безнаказанности злодейств”.

И затем он дал — поэтапную, подробную разработ предлагаемых мер, привлекая хозяйственный и государе венный смысл. Сперва, “чтоб не произвесть какого в них (евреях) волнования, побегов и малейшего даже ропоту”, императорским манифестом объявить им покровительст и попечение, с подтверждением терпимости к их вере и с хранением данных Екатериною привилегий, “с некоторою только отменою древних их установлений”. (А кто “не по? чет подвергнуться сему установлению, дать тем свободу выйти за границу”, —далеко опережая в свободе советский XX век.) — Сразу за тем, по точным календарным пер! дам, временно запретив всякие новые кредиты, — разобрать, документировать и разрешить все взаимные дол вые претензии между христианами и евреями, “восстановить прежнюю взаимную доверенность, с тем однако, ч' бы не была она впредь ни малейшею уже связью или п] градою к преобразованию Евреев в другой образ жизни” “к переселению их в другие области, или” на старых месч “к восприятию нового рода жизни”. “Поскорее Евреев долгов очистить и учинить их свободными к реформе”.

От момента манифеста все сборы, делаемые с евреев, — направить “на платёж за бедных людей”, то есть на бедных евреев, на покрытие катальных долгов и на обзаведение переселенцев. С кого три, с кого шесть лет не взимать определённую с них подать — а направить на заведение для них фабрик и рукоделий. Помещики должны дать обязательства за евреев в своих местечках, что те в три года заведут мануфактуры, фабрики и рукоделия, а на усадьбах действительное хлебопашество, “дабы они доставали хлеб свой собственно своими руками”, но “ни под каким видом не продавали они нигде ни тайно, ни явно горячего вина”, — иначе сами те помещики лишатся права винокурения. Неупускаемо произвести и всеобщую точную перепись населения под ответственность кагальных старейшин. Кто не может объявить состоятельности как купец или городовой мещанин — для тех открыть новые классы, с меньшим достатком:, сельских мещан либо “поселян-хозяев” (затем, что “наименование крестьянина по сходству со словом Христианина они терпеть не могут”). При том должны еврейские поселенцы “почитаемы быть людьми вольными, а не крепостными”; однако “ни под каким видом и поводом да не дерзнут употреблять в свои услуги Христиан и Христианок”, ни владеть христианскими деревнями, ни одной душою, и не допускать заседать в магистратах и ратушах, дабы не дать им прав над христианами. А “по объявлении желаний записаться в какой род жизни”, направить “потребное число молодых людей” в Петербург, Москву, Ригу—кого “для научения купеческой бухгалтерии", кого — ремёсел, третьих — в школы “для хлебопашества и созидания земляных строений”. Тем временем избрать “несколько расторопных и тщательных Евреев депутатами... во все те места, где земли для заселения” отведут. (И дальше —подробности составления планов, землемерия, домостроительства, порядка следованияпереселенческих партий, их права на пути, льготные годы от податей для переселенцев — всю подробную детализацию, терпеливо разработанную Державиным, мы оставляем в стороне.) Для внутреннего же устройства, еврейских общин, дабы “наравне с прочими России подвластными народами... подвергнуть [евреев] единственному государственному правлению... не должны более ни под каким видом существовать кагалы”. А с отменой кагалов “все лихоимственные с народа еврейского прежние кагальные сборы сим... отменяются, а государственные подати собирать с них так же... как с прочих подданных” (т.е. не двойную), и должны “школы и сина гоги покровительствуемы быть законами”. В брак не вступать “мужеского полу моложе 17-ти, а женского 15-ти лет”. I следует раздел об образовании и просвещении евреев. Школы еврейские — до 12 лет, а потом — общие школы, сблн жать с иноверными; “высоких же наук достигших позволит принимать в академии, университеты, в почётные члень доктора, профессоры”, — но “не присвоил им... офицерски и штаб-офицерскихчинов”, ибо “хотя и могли бы они принв маемы быть в военную службу”, но, например, “в суббот пред неприятелем не примутся за оружие, что несколько ра на самом деле случалось”. Завести типографии для еврев ских книг. При синагогах учредить еврейские больницы, бс гадельни, сиротские домы164.

Итак, самоуверенно заключал Державин, “Евреев ро строптивый... в сем своём печальном состоянии (рассек ньи] получ(и]т образ благоустройства”. А особенно — с просвещения: “Сей один пункт, ежели не ныне и не вдру то в последующие времена, по крайней мере чрез н” сколько поколений, неприметным образом даст плоды”, тогда евреи станут “российского престола прямыми подданными”1В5.

Составляя своё “Мнение”, Державин запрашивал мнения кагалов — и уж никак не обрадовал их своими предложениями. В официальных ему ответах их отрицание было сдержанным: что “евреи способности и привычки к хлебопашеству не имеют и в законе своём находят к тому препятствие”, “сверх нынешних их упражнений, никак! других способов, служащих к их продовольствию, не пре, видят, и не имеют в том надобности, а желают остаться i прежнем положении”1В7. Однако кагалы видели, что в это докладе речь идёт о подрыве всей кагальной системы, о н ложении контроля на доходы кагалов, — и стали оказывать всему в целом проекту Державина негласное, но сильное Долгое сопротивление.

Державин считал одним из проявлений того скору ясалобу на государево имя одной еврейки из Лиозно, что якобы, на тамошнем винокуренном заводе он “смертельно бил её палкою, от чего она, будучи чревата, выкинула мёртвого младенца”. И о том — началось расследование через Сенат. Державин же отвечал: “быв на том заводе с четверть часа, не токмо никакой жидовки не бил, но ниже в глаза не видал”, — и дорывался быть принятым самим императором: “Пусть меня посадят в крепость, а я докажу глупость объявителя таких указов... Как вы могли... поверить такой сумасбродной и неистовой жалобе?” (Еврея, писавшего за женщину ту ложную жалобу, приговорили на год в смирительный дом, но через 2-3 месяца, уже при Александре, Державин, как он пишет, “исходатайствовал ему свободу из оного”.)

Убитый в марте 1801, Павел не успел принять по “Мнению” Державина никакого решения. Доклад этот “привёл в то время к меньшим практическим результатам, чем можно было ожидать, так как, благодаря перемене царствования, Державин потерял своё значение”1В9 .

Лишь в конце 1802 был составлен “Комитет о благоустроении евреев” — для рассмотрения “Мнения” Державина и выработке решений по нему. В комитет вошли два близких Александру польских магната, кн. Адам Чарторыжский и гр. Северин Потоцкий, гр. Валерьян Зубов (обо всех трёх Державин примечает, что как раз они владели большими имениями в Польше и при выселении евреев из деревень “была бы знатная потеря их доходам”, “частная польза помянутых вельмож перемогла государственную” lw]. министр внутренних дел гр. Кочубей и только что назначенный министром юстиции (первым в русской истории) Державин; близкое участие принимал Михаил Сперанский. В комитет ведено было пригласить еврейских депутатов ото всех губернских кагалов — и они были присланы, большей частью купцы 1-й гильдии. “Кроме того, членам комитета дано право избрать несколько лиц из известных им просвещённых и благонамеренных Евреев” *ei. В качестве таковых были приглашены уже известный Нота Ноткин, переселившийся из Белоруссии в Москву, затем в Петербург; петербургский откупщик Абрам Перетц, тесно друживший со Сперанским; близкие к Перетцу Лейба Hi вахович, Мендель Сатановер и ещё другие, — не все он бывали прямые участники заседаний, но значительно ВЛ1 или на членов комитета. (Интересно тут отметить, не буде другого места: сын Абрама Перетца Григорий был осуждё и сослан по делу декабристов — возможно лишь за то, 41 обсуждал с Пестелем еврейский вопрос, не подозревая ( их заговоре1в2, а внук был — российским государственны секретарём, весьма высокая должность. Невахович, i просветителей-гуманистов, но не космополит, а привяза! ный к русской культурной жизни, исключительное тог;явление среди евреев, издал в 1803 на русском “Вопль дщери иудейской”, призывая русское общество помнить, ч' евреи стеснены в правах, внушая русским людям взгляд i евреев как на “соотчичей”, чтобы русское общество приняло в свою среду евреев1вэ.)

Комитет соглашался с тем, чтобы “приобщить [еврее к общей гражданской жизни и общему образованию”, “н править их... к производительному труду”, облегчить i торгово-промышленную деятельность; смягчить стеснен] в праве передвижения и жительства; приучить перейти i немецкое платье, ибо “привычка к одежде, обречённой i презрение, усугубляет привычку к самому презрению”” Но острее всего встал вопрос о проживании евреев в дере нях с целью виноторговли. Ноткин “убеждал комитет oci вить евреев на местах, приняв лишь меры против возможных злоупотреблений с их стороны”””®.

“Учреждение Комитета вызвало переполох в кагалах”, — пишет Гессен. Чрезвычайное собрание их депутатов в Минске в 1802 постановило: “просить Государя нал го, да возвысится слава его, чтобы они [сановники] не дед ли у нас никаких нововведений”. Решили послать особ; лась... по всей черте оседлости”. Не говоря уже о грозящей высылке евреев из деревень, “кагалы, оберегая неприкосновенность внутреннего быта... отрицательно относились к вопросам культуры”. И в ответ на главные статьи проекта “кагалы заявили, что вообще реформу нужно отложить на пятнадцать-двадцать лет”1в7.

А по свидетельству Державина: “Тут пошли с их стороны, чтоб оставить их по-прежнему, разные происки. Между прочим г. Гурко, белорусский помещик, доставил Державину перехваченное им от кого-то в Белоруссии письмо, писанное от одного еврея к поверенному их в Петербурге, в котором сказано, что они на Державина, яко на гонителя, по всем кагалам в свете наложили херем или проклятие, что они на подарки по сему делу собрали 1.000.000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь... Польза же их состояла в том. чтоб не было им воспрещено по корчмам в деревнях продавать вино... А чтоб удобнее было продолжать дело”, то будут доставлять “из чужих краёв от разных мест и людей мнения, каким образом лучше учредить Евреев”, — и действительно, такие мнения, то на французском, то на немецком языке, стали в Комитет доставлять1в8.

Между тем Нота Ноткин “стал центральной личностью организовавшейся тогда небольшой еврейской общины” Петербурга. В 1803 он “представил... в комитет записку, которой пытался парализовать влияние державинского проекта”189. По словам же Державина, Ноткин “пришёл в один день к нему, и под видом доброжелательства, что ему одному, Державину, не перемочь всех его товарищей [по Комитету], которые все на стороне еврейской, — принял бы сто, а ежели мало, то и двести тысяч рублей, чтобы только был с прочими его сочленами согласен”. Державин “решился о сем подкупе сказать Государю и подкрепить сию истину Гуркиным письмом”, он “думал, что возымеют действие такие сильные доказательства, и Государь остережётся от людей, его окружающих и покровительствующих Жидов”. Но после императора стало известно Сперанскому, а “Сперанский совсем был предан Жидам”, и — “при первом собрании Еврейского комитета открылось мнение всех членов, чтоб оставить винную продажу... по-прежнему у Евреев”170.

Державин — противился. Александр становился к нему всё холодней, вскоре (1803) и уволил с министра юстиции.

Впрочем, по “Запискам” Державина видно, что служил он — хоть на военной службе, хоть на светской — всегда слишком порывисто, пылко, и повсюду получал скорые отставки.

Надо признать, Державин предвидел многое из того, что подымется в российско-еврейской проблеме ещё и во весь XIX век, хотя и не в тех неожиданных формах, как оно на самом деле произошло. Выражения его грубы, согласно его времени, но в плане его не было замысла угнетать евреев, напротив: открыть евреям пути более свободной и производительной жизни.

далее       назад       начало главы       оглавление